– Глупости, граф, – сказал Сварог уверенно. – Порасспросите потом своих новых друзей, они вам расскажут, что я вытворял в одиночку. Приврут и приукрасят, конечно, но не особенно… Идите.
– Я тебе, по-моему, никогда не врал, – сказал Сварог. – Не нашел. Теоретически понятно, что они где-то под Хелльстадом, можно даже примерно определить район – неподалеку от ронерской границы. Если их вертолеты смогли выбраться на поверхность, значит существовал достаточно удобный выход. Но сомневаюсь, что он и сейчас открыт. На их месте, после боя и всего последующего, я бы такой проход подорвал и завалил. Вряд ли им это не пришло в голову… Ищу. И безуспешно. Слишком многое в Хелльстаде, как оказалось, было замкнуто на моего покойного предшественника, хранилось исключительно у него в голове… А ваша техника там не сработает, и я опять-таки не знаю, почему. Ничего, я их найду… Я им никогда не прощу Делию, у меня свои счеты… Можно тебя спросить? Против меня что, всерьез копают?
– Я приехал в архив, нашел ведающего нужными шкафами человека, департаментского советника, предъявил байзу, ваше предписание, и честь-честью попросил выдать мне все имеющиеся у них бумаги Асверуса, – сказал Гаржак деловито. – Знаете, что эта чернильная крыса заявила в ответ? Он взял меня за локоток, увел в дальний угол и стал наставлять на путь истинный, как он выразился. Долго распинался, что следует считаться не только с писаными законами и недвусмысленно выраженной королевской волей, но и сложившимися за столетия внутри иных учреждений традициями. Оказалось, что главная из этих традиций – не отдавать в случайные руки иные единицы хранения, бумаги Асверуса в том числе, а получать за них, по его выражению, «достойное вознаграждение». Традиции, сложившаяся практика, невысокое жалованье и все такое… В общем, все свелось к тому, что я должен ему заплатить. И немало. Простите великодушно, но я форменным образом остервенел. Какая-то старая чернильница пытается содрать деньги за вверенные его попечению бумаги даже с самого короля… Как хотите, а подобное безобразие следовало пресечь самым недвусмысленным образом. Я позвал гвардейцев, они быстренько его выволокли во двор, в два счета отыскали веревку и вздернули на воротах – в назидание и пресечения порочных традиций ради… На гвардейцев в таких случаях всегда можно полагаться – надежные ребята, выучка покойного короля… На зрителей, то бишь прочих канцеляристов, это зрелище, сдается мне, произвело некоторое впечатление. Когда гвардейцы взялись за второго – он был заместителем свежевздернутого, так что продолжать следовало именно в этом направлении – тот выразил готовность помочь мне в моей ответственной миссии всем, что только будет в его силах. И не соврал, знаете ли. Он мне действительно помог, благодаря чему и избавился от Конопляной Тетушки. Оказалось, что, кроме обычного архива Асверуса – к слову, разворованного уже на девять десятых и распроданного кому попало – есть еще одна единица хранения. Некий пакет, который даже это ворье не осмелилось загнать на сторону – он, в отличие от прочих бумаг, положен был не в «бесполезные бумаги», а в особо секретный шкаф. Вот это, ваше величество, обычные бумаги, боюсь, в них нет ничего интересного, а вот пакет…
– Простите, ваше величество, ведь нет твердой уверенности, что мы надолго удержим эти места?
Юноша, впрочем, не походил на человека, от которого следовало ждать неприятностей. Он вскочил, таращась на Сварога так, словно ждал от него чуда, незамедлительного и потрясающего. Совсем молодой, классический гипербореец: сапоги с загнутыми носками, синий кафтан расшит на груди золотыми узорами, непривычного вида шапка вроде папахи из какого-то меха. Дворянин, сразу видно – красные каблуки сапог, красный пояс с мечом, сбоку шапки золотое перо…
Сварог оставался тверд, как скала. Юная графинечка была, в общем, довольно приятным созданием, но, по достоверным данным Интагара, дарила своей благосклонностью чересчур уж многочисленных вертопрахов, от придворных кавалеров до дворцовых псарей помоложе и с обхождением. Так что Сварог резонно полагал: королю негоже стоять в очереди, к тому же без всякой уверенности, что он окажется в ней последним…