— Теперь точно перееду в Краков, — простонал я с набитым ртом. — Хвала Ибрагиму ибн Йакубу и пану Шнипсу!
Покопавшись за пазухой, Лев раздобыл там восхитительно плоский черный предмет, не то пресловутый айфон, не то его еще более продвинутого родича, сказал несколько слов по-чешски, мне показалось, довольно сердито, потом помолчал, послушал, внезапно улыбнулся и ответил коротко, но так приветливо, что я и без перевода понял, это означает: «Ладно уж, заходи».
Эльза кивнула и поспешно вышла из комнаты.
Пражский автобус отправляется в четыре пополудни. Я решил выйти в три и пройтись до вокзала пешком, благо солнце снова выглянуло из-за туч, а рюкзак за плечами — необременительная ноша, в отличие от саквояжа, который порядком отравил мне утреннюю прогулку. Хотя бы поэтому имело смысл ее повторить — в обратном направлении.
Я люблю спать в поездах, но железнодорожное расписание редко согласуется с моим режимом дня. Эти негодяи так и норовят прибыть к месту назначения с утра пораньше и испортить мне все удовольствие. Поезд Москва-Вильнюс не исключение; в этом смысле он даже хуже прочих: заснуть мне удается в лучшем случае около трех, а в половине шестого приходят белорусские пограничники, еще час спустя — литовские. С ними, впрочем, общается мой автопилот. Звезд с неба он не хватает, но показывать документы и приветливо говорить таможенникам волшебную формулу: «Только личные вещи» — обучен. Однако в семь проводница приносит горчайший в мире кофе, доверчивый автопилот пробует его, соблазнившись запахом, и вот тогда-то просыпаюсь я, такой злой и несчастный, что бедняге автопилоту страшно оставаться в одном купе с этим типом. Обычно он запирает меня в туалете, благо там всегда есть чем заняться — например, бритьем, с которым мой автопилот в одиночку, увы, не справляется, сколько его ни учи.
— Например, никогда не помогать стоящим людям. Пользы им от моей помощи не будет, проверено, и не раз. Автор картины с котом, на которую вы так загляделись в моем кабинете, повесился вскоре после того, как я назначил ему ежемесячную стипендию. Еще один молодой живописец, которого я взял под крыло, в один прекрасный день шагнул с крыши — не то спьяну, не то просто экзистенциальной муки не вынес, поди теперь разбери. Девочка, писавшая гениальные рассказы, которой я помог издать книгу, слава богу, живехонька. Но писать перестала. Три года маялась, потом махнула на себя рукой, вышла замуж за первого попавшегося воздыхателя, родила дочку. Видел ее как-то, раздалась втрое от тоски, глаза погасли, — все, конец, был писатель, и нет писателя. Таким образом, я сгубил с десяток подающих надежды творцов, а потом задумался над статистикой. И сказал себе: стоп. Самое разумное в моем положении — помогать бездарям. Пусть себе пропадают пропадом, не жалко. Даже и хорошо.