Сделалось тихо. Потрескивал жир в плошке.
— Пошли домой, — отец положил руку ему на плечо. — Мать измучилась… Ночь не спала… Пойдем.
В глубине горы что-то громко треснуло. Посыпалось. Стихло.
Варан открыл глаза. Веки казались раздувшимися, как подушки. Уже не сомневаясь, что замерзает, он подумал, что унизительно умирать сидя. Пусть ползти — но двигаться. Только не сидеть и не ждать.
Посмеялись вместе. Варан оборвал смех: ему показалось, что из-за ближайшего камня кто-то глядит.
— Моя собственная карта, — продолжал Варан, преодолевая внезапную обморочную слабость, — всего лишь закрепляет на бумаге единственную правду: в Залесье, именуемом также Чашей, полным-полно обжитых бунтовщиками пещер — но по краям, в холмах, у основания гор. В центре, на равнине, никогда не было ни оврагов, ни щелей, ни скальных разломов. Это все, что я могу вам сказать.