Ярославичев снова растянул губы в легкой улыбке и, подождав, пока гость займет понравившееся ему кресло, уселся напротив. Они с минуту молчали, потом Вадим раскрыл тонкую папку и достал из нее два листка.
— Прошу прощения, — прервал его Филипп, — вы очень интересно говорите, но моей жене надо подняться в номер…
Фигуры, маячившие на верхнем трапе, ничего ему не ответили. Заскрипев, поползла вверх решетка первой камеры, и одна из фигур, махнув автоматом, показала, что ее обитателям пора выходить. Когда большая часть обитателей камеры вышла наружу, двое то ли слишком решительных, то ли слишком глупых, бросились на охранника. Тот не задумываясь нажал на спуск. Злая очередь резанула не только по нападавшим, но и по сгрудившимся у выхода. Послышались крики боли, и у Ислама впервые екнуло сердце.
Необязательных, недобросовестных, недостаточно подготовленных, пьющих и приворовывающих просим не беспокоиться.»
— Так твой… Картавый этот тоже из четвертой очереди?
Губы того, кто ныне звался Вадимом, дернулись в легкой гримасе недовольства и, пожалуй, неприязни.