На него тут же зашикали. Сегодня впервые на руднике не было никого из кавказцев, а их барак стоял распахнутый настежь, сиротливо взирая на разгорающийся день выбитыми окнами, но это еще ничего не значило. За несколько лет их всевластия народ на руднике привык молча отводить глаза, а скрежетать зубами только ночью, отвернувшись носом к самой глухой стенке.
— Нихт… э-э, нет, не особняк. Дом, старый дом. Мне сообщили, что он принадлежит вам.
На следующее утро они проснулись поздно. Надо было помочь родителям по хозяйству, чем они с братом и занимались почти весь день, и все это время Иса пытался завести разговор о «долге каждого молодого чеченца», о том, что они «вдвоем могли бы заработать неплохие деньги» и что «русские — трусы и плохие воины, заливающие водкой собственный страх». Все эти рассуждения явно не были плодом размышлений шестнадцатилетнего пацана, так что Азлат быстро разбивал их короткими и по большей части шутливыми замечаниями. Иса пытался хмуриться, но шутки брата были такие уморительные, что он не выдерживал и закатывался детским смехом.
Полковник Полубояринов посмотрел прищурясь на вошедшего и уважительно покачал головой. Да уж, ТАКОГО он не ожидал. Стоявший перед ним громила, затянутый в обычное армейское хэбэ, скорее напоминал увеличенный вариант Рэмбо, чем выпускника какого-то полугражданского университета, неизвестно по какой причине согласившегося пойти служить в армию в чине сержанта. Полубояринов хмыкнул: что ж, если остальные хоть немного будут напоминать этого, то, возможно, чертов эксперимент, навязанный его полку умниками из Главного управления кадров, не такая уж бредовая затея.
Старший сержант улыбнулся и указал рукой на ярко освещенный стеклянный павильон, соединенный с особняком коротким переходом.
— Я терпеть не могу ужасов, даже по телевидению, а уж живьем… — Еще раз с насмешкой посмотрев на помертвевшую физиономию Прусова, женщина, выскользнула из машины. Больше он ее никогда не встречал…