Какой жестокий удар для измученных людей, которые надеялись не сегодня завтра прибыть в португальские поселения, расположенные в устье реки!
— Да, Гэррис. Ровно через пятнадцать дней, после того как меня привезли на каторгу, мне удалось спрятаться в трюме английского корабля, отправлявшегося в Окленд, в Новую Зеландию. Бочка с водой и ящик с консервами, между которыми я забился, снабжали меня едой и питьем в продолжение всего перехода. Я ужасно страдал в темном, душном трюме. Но нечего было и думать выйти на палубу, пока судно находилось в открытом море: я знал, что стоило мне высунуть нос из трюма, как меня тотчас же водворят обратно и пытка будет продолжаться, с той лишь разницей, что она перестанет быть добровольной. Кроме того, по прибытии в Окленд меня сдадут английским властям, а те закуют меня в кандалы, отправят обратно в Сан-Паоло-де-Луанда или, чего доброго, вздернут, как ты выражаешься. По всем этим соображениям я предпочел путешествовать инкогнито.
— Счастливой охоты! — напутствовала его миссис Уэл-дон.
— Как он мог добраться сюда? — спросил Гэррис. — Вы, кажется, говорили, что он никогда не бывал в Боливии?
— Держись, собачка! Держись! — кричал Джек, и собака, казалось, отвечала ему глухим лаем.