Положил на место засапожник, опоясался саблей в деревянных, обтянутых кожей, ножнах. Опричник проверил, на месте ли длинный охотничий нож с резной костяной рукоятью, потом сунул за пояс тяжелый кистень, кошелек с парой золотых алтынов и несколькими медными денежками.
Фосфоресцирующие стрелки на наручных часах показывали без десяти одиннадцать. Не дожидаясь обычной полуночи, Хомяк завел пружину, положил хронометр на лавку на расстоянии вытянутой руки, натянул на тело кусок полотна — видимо, простыню, закрыл глаза и пошевелил бедрами, выбирая удобное положение.
Опричник всем своим нутром чувствовал, как вокруг набухают и поднимаются болота, как узкие тропки превращаются в ручьи, а дороги в полосы глубокой, глинистой непролазной грязи, по которой нет пути ни конному, ни пешему, ни телеге, ни волокуше, ни могучему изюбру, ни ползучему гаду.
Большой наряд — так в 16 веке называли артиллерию.
— Постойте… — поняв, что тела выглядят слишком однообразно, Семен влез на пожарище, толкнул одного из варягов в плечо, опрокидывая на бок, и засечники дружно охнули: руки оказались скованы за спиной. Значит, пленных варягов просто заперли в сарае и сожгли живьем.
— Прибыток случился, Лукерья, — рассмеялся опричник. — Ну, корми нас, пои, баньку нам топи.