Ричард Окделл судорожно сжал поводья, безумие отпустило, навалился дикий, сковывавший по рукам и ногам ужас. Юноша не мог отвести взгляда от иссякшего русла и вздымавшейся над завалом огромной черной стены. Вековой ельник в истоке Биры был смят и переломан, как тростник, в котором порезвилось стадо кабанов, а очумевшая река вскидывала на плечи все новые каменные глыбы и стволы деревьев.
— Мне приятен этот разговор, но я осквернила ночь Флоха ради иного. Угодно ли блистательному выслушать недостойную?
— Пусть блистательный припомнит, — подался вперед старый гоган, — только ли о золоте говорил отмеченный мышью и не случилось ли во время беседы чего-то необычного.
Время шло, ставшее алым солнце коснулось зубчатой гряды на горизонте, разросшиеся тени зашевелились, протягивая руки к тому, что днем им было неподвластно. Таможенник проснулся, поскреб голову, зевнул и снова прикрыл глаза. Дик сидел на камне и ждал, с тоской глядя на козлов. Козлы мирно стояли у забора и задумчиво смотрели на Дика большими, топазовыми глазами.
— Что-то нужно даже «истинникам». Конечно, с голоду в моем доме вы не умрете, но должны же вы на что-то безобразничать.