Спустя десять дней на вечерней тренировке они как-то неожиданно поймали темп и ринулись вперед, буквально кожей чувствуя, что и как делать. На шестнадцатом шаге у Троя екнуло под ложечкой. До сих пор их рекорд был — семь шагов, но они шли и шли вперед. Лезвия клинков со свистом рассекали воздух, щиты в руках стрелка и гнома, скрежеща краями, ходили вверх-вниз, парируя вероятные удары, а ноги всех пятерых гулко бухали в утоптанную землю. На пути попалась палатка соседнего десятка — они снесли ее, затем костер — они прошли сквозь него, снеся треногу с котлом. Люди улетали с пути этого многорукого чудовища, которым они себя ощущали, с ошарашенными лицами…
Трой покрутил головой: гнома нигде не было видно, он обеспокоенно шмыгнул носом и шагнул вперед. В это мгновение одна из веток, торчавшая из пола рядом с дальним валуном, шевельнулась и… превратилась в высокого худого мужчину в тонком плаще с капюшоном и мягких сапогах. Наверное, на нем было что-то еще, но все было скрыто под плащом, падавшим крупными живописными складками. Трой ошеломленно уставился на него… человек как человек, плащ как плащ, правда, окраска какая-то неровная, но ничего особенного… и как это можно было его не заметить? Человек молча смотрел на него. Трой покраснел и захлопнул рот.
— Ну почему же, кое-что умеешь. Но к главному мы пока еще не приступали.
— А знаешь, у меня это была, считай, самая спокойная поездка. Так что… давай вечерком посидим в «Клыках и рогах». Я угощаю.
Похоже, боль от рывка оказалась гораздо более чувствительной, чем боль от колючки, поэтому лошадь слегка успокоилась, лишь нервно переступила копытами. Следующим на попону опустилось тяжелое седло. Под его тяжестью колючка сильнее впилась в спину лошади. Лошадь заржала и подбросила круп, пытаясь освободиться от непонятного неудобства. Гаг рассвирепел.