Что в тот день удалась и охота, и Хуан Начи Коком, сопровождаемый двумя стрелками, смог добыть нескольких крупных птиц и кабана, какой удачи с нами не случалось уже почти неделю, от чего наши солдаты и мы стали голодать.
Он не отзывался. Обеспокоенный, я все же поднял взгляд: слышит ли он меня?
Он был почти неподвижен, только покачивал флегматично свисающей с дивана ножкой. Выглядело это так, будто некто, вселившийся в его тело, пытается придать естественности его поведению, но выходит неуклюже, дёргано, как у деревянных кнорозовских марионеток.
Нет, я не сам бежал, зашоренно глядя только перед собой, по его бесконечным дорожкам; кто-то направлял меня, отворяя и запирая дверки возможностей, подкладывая нужную информацию, убирая со сцены персонажей, чья роль уже отыграна, чтобы вновь оставить меня один на один с лабиринтом. Значит, выбора не было, была лишь его иллюзия? И каков был пункт назначения того единственного маршрута, который для меня прочертили?
Что пропитания для нас, и для солдат, и для проводников хватало: с собою мы везли вяленое мясо и сухие лепёшки, и иногда проводники собирали для нас в лесу съедобные плоды, несколько раз отправлялись и на охоту, принося убитых обезьян-ревунов, а на четвёртый день стрелой убили оленя, мясо которого мы справедливо разделили между солдатами, а охотники получили вдвое больше.
— Как вы можете оставаться слепым? Ведь пророчество приводит точный перечень знамений, предвещающих крах мира. И все они осуществляются…