Не он ли сам говорил мне, что судороги, скрутившие землю в последние недели, были проекцией не только и не столько его телесных страданий, как смятения, в котором пребывали его разум и чувства?
…Землетрясение пощадило её. Деревянная постройка девятнадцатого века оказалась прочнее монументальных глыб сталинского ампира, аляповатых монстров элитных жилых комплексов и хрущёвских многоэтажных хижин. Пломбы Угрозыска на дверях были срезаны: то ли наведывались конкуренты из ГУВД, то ли мародёры воспользовались катаклизмом, чтобы попытать удачи в прикрытом за нарушения офисе.
Злость вытеснила из меня страх, и, нахлобучив ушанку, я выбрался на улицу: завтра Новый год, а в холодильнике пусто, как в захолустном краеведческом музее.
Не выдержав темноты и ожидания, через десять минут я всё-таки позволил себе запалить стоявшую на столе свечу, о чём тут же пожалел.
Что, по словам Эрнана Гонсалеса, до тех мест, куда он вёл наш отряд, оставалось несколько дней пути, но что они должны были стать самыми сложными за все недели, которые мы шли. И что, став на колени, умолял меня повернуть отряд назад и ступать в Мани, сказав, что цели мы не нашли.
Но Хуан Начи Коком, похоже, больше полагался на кресты монастыря св. Михаила-архангела, чем на весь гарнизон Мани, включая кавалерию, пушки и аркебузы. Силам, от которых мне предстояло оборонять мою крепость, не были страшны ни сталь, ни свинец, не говоря уже о тусклом столовом серебре или смехотворной нержавейке столовых ножей — всего, что я мог им противопоставить.