Там царил густой полумрак, и было душно, как в веками остававшемся запечатанном склепе. Предзакатному зимнему солнцу не по силам было проникнуть сквозь заросшие грязью оконные стёкла. В глубине помещения на полу чернела страшная широкая полоса: видимо, владельцев конторы сюда до сих пор не пускали, а милиции отмывать следы убийства было недосуг.
Отчего закалённый в боях опытный командир стал бы слепо рисковать своими солдатами ради выполнения приказа, смысла и способа исполнения которого он даже не понимает до конца? Чем объяснить такую несгибаемую решимость?
Теперь — больницы; так уж заведено на телевидении. Рыдающие как младенцы старики, угрюмо молчащие дети со старческими глазами, бинты, бинты, бинты… Нам нужна кровь для переливания, много крови. Море крови…
Собаки мгновенно смолкли, словно поперхнувшись своим лаем, а потом одна за другой отчаянно взвыли. Я дёрнул ручку двери, закрывая её за собой, и за считаные секунды взлетел на этаж, загнанно огляделся по сторонам на площадке, и только оказавшись в своей квартире и щёлкнув всеми замками, измождённо прислонился к стене в прихожей и попробовал отдышаться.
Миллиметрах в четырёх от Буэнос-Айреса и неподалёку от Мехико полуразборчивое бормотание испанских журналистов и завывание радиоволн сменилось вдруг полной тишиной, которую разрежало только лёгкое электрическое потрескивание.
— С вами всё в порядке? — не здороваясь, каркнул тревожно кто-то смутно знакомый по ту сторону провода.