Что некоторые из заболевших посему решили, что их пытаются отравить свои же товарищи, желая через такой заговор устранить лишних участников будущего дележа сокровищ, которые нам якобы предстоит отыскать в заброшенных храмах. И что отказывались они впредь прикасаться к воде и еде, опасаясь новой попытки покушения, и убеждали и тех захворавших, которые не верили этому, делать так. И что тем очень осложнили излечение, и вызвали гнев брата Хоакина и его подручных, пытавшихся помочь им выздороветь и окрепнуть.
Религиозные вольнодумцы — в особенности, придерживающиеся восточных верований, не исключают, что вместилище мироздания — некое великое, всеобъемлющее божественное сознание. Тут вполне может сказываться присущая человеку гордыня: собственным эгоцентризмом он согласен поступиться, только если таким образом приобщится к чему-то невыразимо более могучему, прекрасному и величественному, чем он сам.
Угроза была теперь более реальной, чем когда-либо. Моя несчастная соседка поплатилась только за то, что первой вышла из своей квартиры после землетрясения, совпавшего по времени с пришествием чудища, посланного, чтобы покончить со мной. Моя авантюра стоила жизни невинному человеку, и это само по себе уже было достаточным основанием задуматься о том, имею ли я право её продолжать.
Как бы удивительно и глупо ни могло это показаться, но первым чувством, возникшим во мне ещё прежде тревоги, была ревность. Так я был не первым человеком, читающим дневник в этом месте пересечения временной и пространственной плоскостей? Значит ли это, что меня лишили привилегии внеочередного доступа к загадкам майя и почётной должности толмача, проводника неведомого заказчика по тропическим лесам Юкатана? Карандаш в моей руке хрустнул и развалился на две части.
— А передать ничего не просил? Помните, в прошлый раз он говорил — хорошо, мол, что рукопись у меня оказалась. Может, ещё что-нибудь в таком же духе? — я искал любую зацепку, не желая расставаться с надеждой добраться до продолжения дневника.
Надломятся и сползут в бездну близнецы Петронас в Куала-Лумпуре, лопнут усталые фермы Эйфелевой башни, обратятся в мраморную крошку и сгинут пережившие сотни поколений дворцы и храмы вечного Рима, под сомкнувшимися волнами блеснёт на прощание, как брошенная на память золотая монета, купол мечети Аль-Акса, расколется сокрытый под ней Краеугольный камень, и вместе с белыми клочками иудейских записок к Иегове водные вихри невиданной силы закружат титанические глыбы Стены плача.