— Знаете, разумеется, вы всё знаете. Просто вам необходимо собраться с мыслями. Поразмышляйте, а я пока поставлю чайник — хорошо тут хоть с газом перебоев нет. Я не требую от вас скоропалительных ответов. Разговор, который нам предстоит, значит для меня слишком много, чтобы я дал волю своему нетерпению.
Что этим он меня немало встревожил, и я усадил его на землю, прося рассказать, что известно ему такого, о чём ни мне, ни сеньору Васко де Агилару неведомо. И что сначала он запирался, и только когда я пригрозил ему костром за вероотступничество, стал говорить коротко и непонятно, и плакал снова.
Искушению я смог сопротивляться ещё только пару дней. Стоило мне почувствовать себя получше, как я плюнул на все логические и суеверные построения, оделся потеплее, вооружился зонтом и отправился в свою контору. Настроен я был решительней некуда: или выбью из мнительного клерка адрес и телефон заказчика, или пусть он готовится к объяснениям со следователями.
Э. Ягониэль расправился с мучившими меня загадками с той же лёгкостью, с какой Диего де Ланда Кальдерон стёр память о целом тысячелетии, полном удивительных свершений, кровопролитнейших войн и невероятных потрясений. Настоятель Исамальского монастыря, как он и сам объяснял автору дневника во второй главе, стремился обессилить местные культы и обезопасить испанские колонии.
Перенесённая мною болотная лихорадка оставила после себя опустевшие наполовину пачки жаропонижающего и иссушила моё тело.
Спартанский дух, в котором была выдержана комната, разбавляли многочисленные фотографии, густо покрывавшие стены у койки и рабочего стола. Тут были и древние коричневатые карточки с каллиграфическими подписями, и чёрно-белые фото из семидесятых, и современные любительские десять-на-пятнадцать. Почти все изображённые на снимках лица и виды казались неуловимо близкими, некоторые — чуть не родными, но чтобы разобраться в этом ускользающем ощущении, нужно было подойти к ним поближе.