И – четыре – собственное тело, ставшее вдруг легким и воздушным, послушно устремляется вслед за отзеркаленными чарами. Собственное изобретение, которое я оттачивала многие и многие годы. На самом деле метаморфу это не так уж и сложно. Нам не привыкать менять ипостаси, проходя по грани миров, а это заклинание строится на том, что момент нематериальности тела просто длится чуть дольше. Фух, получилось. Время вновь набрало привычный ход, и все вокруг слилось в переливающиеся разноцветные полосы. Хотела бы я сейчас увидеть лицо храмовника. Обидно, когда птичка выскальзывает из западни в последний момент. И вдвойне обиднее, когда сам не понимаешь, в чем твой промах.
Хватит с меня подобных нежностей. Сначала вскружат несчастной девушке голову, а потом всякие жуткие подробности в виде бывшей жены, упокоенной весьма загадочным образом, всплывают. Ко всему прочему – тоже метаморфа. Не люблю подобных совпадений, у меня от них дрожь по телу.
– Ну, на оговорку Дории и я обратил внимание, – воспользовавшись секундной паузой в объяснении Гвория, вмешался Шерьян. – Но это могла быть просто случайностью. Ты говорил, что получил неопровержимое доказательство. Какое же?
Полюбоваться действительно было на что. Любой из горожан немедленно сказал бы, что на стене изображен портрет самого начальника городского департамента. Художник скрупулезно точно передал отличительные черты ненавистного многим полуэльфа: чуть раскосые глаза, решительные складки, пролегшие от крыльев носа к уголкам губ, и, конечно, удлиненные уши. Но потом фантазия у создателя, видимо, разыгралась не на шутку, поэтому портрет изобиловал столь карикатурными подробностями, что даже стражники, обнаружившие его, первые полчаса самым неприличным образом ржали, вместо того чтобы устранять последствия ночных шалостей. Особенно всех впечатлил неприличный стишок, в котором несчастный начальник сравнивался со слепым вампиром: пока тот найдет, кого и, самое главное, куда укусить, жертва успеет от старости умереть.
– Знаешь, чего я не понимаю до сих пор? – словно не заметив моего вопроса, негромко продолжил Гворий. – Точнее, я не понимаю двух вещей. Первое – зачем Марий так долго и убедительно рассказывал мне про свои планы. Когда ты пленил неприятеля, совершенно не обязательно открывать ему то, что намерен с ним сделать в дальнейшем. Пусть лучше помучается неизвестностью. Однако храмовник был так любезен, что разгадку дела разжевал и положил мне в рот. С чего вдруг такие любезности к будущей марионетке?