– Он мне ненавистен, этот роман, – ответил мастер, – я слишком много испытал из-за него.
– О, прокуратор может быть уверен в том, что, пока я в Иудее, Вар не сделает ни шагу без того, чтобы за ним не шли по пятам.
Там с Никанором Ивановичем, у которого перед глазами как-то мутилось от приливов крови и душевного возбуждения, вступили в разговор, но разговор вышел какой-то странный, путаный, а вернее сказать, совсем не вышел.
– Какой там композитор? Ах да, да нет! Композитор – это однофамилец Миши Берлиоза!
– Милости прошу на сцену! – вежливо пригласил конферансье, всматриваясь в темный зал.
– О, я глупец! – бормотал он, раскачиваясь на камне в душевной боли и ногтями царапая смуглую грудь, – глупец, неразумная женщина, трус! Падаль я, а не человек!