Тошнота подкатила к горлу, когда он увидел у самого своего лица полуоткрытый слюнявый рот старшего Ревнителя, почувствовал его несвежее дыхание. Неизвестно, что было бы дальше… Впрочем, припасем эти стыдливые отговорки для какого-нибудь другого, более достойного и более неопределенного случая. ИЗВЕСТНО, что было бы дальше, когда бы в роковой для Бреника и его мужественности миг в двери не постучали. Стук повторился, потом снова и снова, уже с большей силой и настойчивостью, а потом стучавший удостоверился, что двери не заперты, и попросту ворвался в покои старшего Ревнителя. Распаленный омм-Гаар повернул голову, чтобы встретить нарушителя спокойствия (если к вышеописанной сценке вообще применимо подобное определение) рыком, которым он пугал в Храме всех от мала до велика… Но увидел, что к нему явился единственный человек, который ничуть не боялся его басовых раскатов.
— Вы что-то ничего не едите. В моем королевстве существует обычай ничего не есть в доме врага. Надеюсь, вы не считаете меня своим врагом? Нет?
Бреник остолбенел. Все, конец: его раскрыли. Теперь все пути отрезаны, и есть только один выход — тот, что ведет к караулу Ревнителей, к решетчатым воротам с кольцами. И, если придется, лучше умереть под саблей стража, чем обречь себя на страшную муку аутодафе на площади Гнева…
А Леннар этой ночью никак не мог заснуть. Он ворочался с боку на бок, а перед глазами стоял провал Поющей расщелины — геометрически правильной формы, в виде вытянутого прямоугольника со сторонами в один и тридцать шагов… И выл, выл в ушах разрываемый серый воздух…
Кукинк недовольно отвернулся и пробормотал что-то себе под нос. Шутник Лайбо расслышал только слова «проклят», «глупцы, глупцы!», а Ингер обрывок фразы: «… Каждый, кто говорил с Ревнителем более одной клепсидры, уже мертв… еще не чувствует этого, но…»