Послышался отвратительный булькающий хохот, ничего омерзительнее которого нельзя было вообразить. На первой ступеньке, ведущей к Жутким Воротам, возникла высокая старуха в длинной фиолетовой мантии. Ее сухие отрубленные руки были переброшены через плечи, как веревки. Одна из рук сжимала золотой меч. Из глазниц высохшего лица, больше похожего на череп, струился красный свет.
– И кого же ты подозреваешь? – спросила Зубодериха.
– Ну вот и все! Надеюсь, про русалок вам все понятно, – сказал Тарарах, взглянув на часы. – На следующее занятие прошу всех явиться в касках. Будем менять подковы у Пегаса, а он, пройдоха, здорово лягает задней левой...
– Ваш насморк оттого, что вы не надели шарф, когда мы летели над океаном... А нужды лопухоидов меня волнуют очень мало. В их мире полно заколдованных люков, взбесившихся турникетов и самозахлопывающихся подвалов. Нежить не сидит сложа руки. Едва мы уйдем, на этот люк вновь наложат заклятие. И мы ничего не сможем с этим поделать.
Глаза у нее были разного размера и разного цвета. Правый узкий, хитрый, косого монгольского разреза, явно склонный к сглазу, а левый большой, синий, с длинными, наивно хлопавшими ресницами. В зависимости от того, с какого боку смотреть, девицу можно было принять и за очевидную пройдоху, и за дурочку-простушку.
Представляя, как поведут себя Дурневы, когда вернутся, Таня убито опустилась на кровать Пипы. Та, разумеется, устроит скандал, если увидит ее здесь, да только... только она и так уже его устроит, едва заглянет в комнату. Терять нечего.