Легко и уверенно выписывая фигуры краем смычка, как будто она всегда это делала, Таня купалась в воздушных потоках. Контрабас, ставший вдруг удивительно послушным и словно присмиревший, предупредительно исполнял малейшее ее желание. Он то выписывал в воздухе мертвую петлю, то со свистом проваливался вниз, то, как ковер-самолет, начинал мягко набирать высоту. Тане казалось, что она и контрабас составляют единое целое. Он словно был частью ее, как тело жеребца для кентавра или рыбий хвост для русалки.