Лигул гневно хрюкнул в углу и заскрипел рамой.
Мефодий коснулся пальцами ленты. Она была скользкой как змеиная кожа. Он попытался оттянуть ее, дернул: бесполезно.
Паша Сушкин, стоявший чуть в стороне, подошел, солидно покашливая.
– Моя пуговичка! Моя славненькая! Она стоила мне целых три эйдоса! Вы разбили ее, противные каки! – запричитал огорченный Тухломон. Он крайне дорожил своей пуговкой и возлагал на нее большие надежды.
Оглядевшись, он поднял строительную сетку и пробрался внутрь, под леса. Дом был покрыт сетью известковых морщин. Пахло отсыревшей штукатуркой, облезавшей слоями. Цепляя макушкой о металлические крепления лесов, Мефодий отыскал дверь – высокую, деревянную, с закрашенным изнутри стеклом, которая запросто могла получить первый приз на мировом конкурсе заурядностей. Она открывалась внутрь, и леса ей, по-видимому, не мешали. Мефодий постучал, а затем толкнул ее раз, другой, третий. Дверь не поддавалась.
– Понятное дело, пугает. Я предпочла бы экскурсию в какое-нибудь тихое и спокойное место. Например, спрыгнуть с Ниагарского водопада и полетать в его струях.