– Я не мог спасти твоего папу, – сказал он, глядя в песок. – Не успел. Не знал…
Перед началом утренней репетиции он застал своих актеров – практически всех, занятых в «Первой ночи» – нервно спорящих о чем-то в фойе. При его приближении разговоры смолкли; кто-то прятал глаза, кто-то наоборот здоровался долго, вежливо и с подтекстом. Плотину прорвало, подумал Раман угрюмо. Он ждал этого момента со дня на день, с тех самых пор, как начались первые прогоны первого действия. Рано или поздно кому-то должно было прийти в голову, что за «Песни о любви» репетирует неистовый Кович.
Теперь молчал Кович. Молчал, разглядывая макет сложной декорации в черной коробке, и Павле казалось, что он напряженно складывает в уме многозначные числа.
Впрочем, эфирники всегда были самыми равнодушными людьми на студии, и замешательство скоро сменилось ворчанием – почему ДО СИХ ПОР кассета с передачей не на месте?!
Павла вздохнула. Натянула одеяло до самых глаз.
– У нас уже нет времени… посмотреть второй акт? – спросила Павла устало. Вернее, не спросила даже. Констатировала.