– Не долезть. Я по молодости стрелой достать пытался – высоко.
Вступился за Касьяна один Денис, причем совсем не по-богословски, а очень даже по-простому. Напомнил ловцам, куда они и зачем идут и как рады были бы враги обезглавить их отряд в самом начале пути. Повторил, что не признал тиуна. Но тут раздавленный горем Михаил прилюдно отрекся от старшего брата, и глубокая скорбь юноши перевесила доводы монаха. Разум новгородцев застил гнев. Ловцы наконец-то отыскали главного виноватого и хотели собственные грехи свалить на Касьяна. Они не понимали, что творят, их понесло – как до того несло по жизни.
До XVII века русские эпические песни звучали всюду, даже в московских царских палатах. Затем власть решила истребить скоморохов – и «старины» лишились своих главных певцов. Эпос уцелел, его сохранили крестьянские сказители, калики-пилигримы и отчасти казаки. Имена Ильи Муромца и других богатырей не были забыты. Но долго русские «старины» существовали как бы сами по себе. Наиболее образованная часть общества то ли просто не слышала их, то ли не придавала им должного значения.
Воевода опустил глаза. До него, похоже, дошло: Илья учуял близкую смерть князя. Эта смерть должна была повлечь за собой опасную перемену для самого Добрыни и его сына. Но Константина Добрынича недаром прочили в новгородские посадники – тот годами жил в Новгороде, был то ли соглядатаем князя при хромом отпрыске, то ли тайным послом между ними. Судьба Константина в случае передела киевского стола могла оказаться равно завидной и горькой. А вот Добрыню хромец не простил бы ни по какому. На матери хромого великий князь женился насильно, родителя ее убил, и руку к кровавому сватовству приложил воевода. Такое уж было время.
Микола, завидев Илью, тут же приказал «весла на воду» и был озадачен, когда Илья потребовал у него коноводов.
Вору сунули под нос факел. Добрыня присмотрелся, встал в рост, опять стукнулся шапкой, снял ее.