...Свет он увидел издали – точнее, туманное и расплывчатое, тускловатое пятно, светившееся справа, словно бы над самой землей. Так выглядит палатка, в которой горит неяркий фонарь. Ну вот и приехали, кажется.
– Шевелись, интеллигенция, – сказал Мазур громко.
– Не знаю... Несколько... (Он сделал вид, что готов ударить.) Ну, трое...
– Оберст, что ты звереешь? Не бери в голову, я ж шутейно язык чешу. Скажу тебе по секрету – даже если когда и дернет бес в ребро, с Надюшкой не разгуляешься, ревнивая, что Отелло в портках...
Закурил, созерцая потасовку. Поймал себя на том, что искренне презирает этих людей, а это плохо, это в нем что-то новое прорезалось – с каких таких пор начал с презрением относиться к другим только оттого, что они оказались слабее в нелегких жизненных испытаниях, ибо не прошли кое-какую суровую школу? Положительно, в этом узилище на поверхность души поднимается довольно грязная пена, о наличии которой в глубинах подсознания вроде бы и не подозревал...
И тут же дверь захлопнулась от сильного толчка, рюмки звонко разлетелись в мелкое стеклянное крошево. Сигнал к бою – лучше не придумаешь... В следующий миг Мазур пнул дверь, не мешкая, бомбой вылетел наружу, время рвануло вперед, как пришпоренное; двигаясь и воспринимая окружающее в ином, чертовски убыстренном ритме, он увидел согнувшегося, державшегося левой рукой за лобешник Федора, а в правой у него был солидный блестящий замок с толстой дужкой, а свитер справа задран, и черная рукоять выглядывает на свет божий...