Бесполезно. Перекинул с места на место всю кучу, но так ничего и не нашел. Исчезли обе банки тушенки, исчез завернутый в мох кус полупрожаренной маралятины. И бинокль. И лук с десятком стрел. И одна из фляжек с водой. А вместе с немудреной экипировкой, разумеется, исчез и хер доктор.
Пистолет он сунул под подушку, а одежду положил так, чтобы моментально в нее впрыгнуть при тревоге. В первые часы его немного нервировал вой сирен, то и дело раздававшийся у горотдела, до которого и было-то полминуты ходу. Потом как-то свыкся.
Что-то здесь было не так. То ли на пределе слышимости уловил нечто, напоминающее короткий визг собаки, то ли очень уж азартно растрещались сороки – а они, известно, провожают трескотаньем, перепархивая с ветки на ветку, и крупного зверя, и человека. Сороки кричали впереди, на том берегу – и не похоже, чтобы они перемещались. А может, все дело в неописуемом словами, но знакомом каждому п о н и м а ю щ е м у человеку чутье, то ли зверином, то ли животном, то ли атавизме, то ли новом приобретении – седьмом чувстве диверсантов...
– Если как на духу – то не знаю, честное слово. Ты же мне времени не дал толком подумать, ногами дрыгать начал.
– Ты смотри, на хозяина хвост не подымай, – сказал Кузьмич, пристегивая его к общей цепи – А то кто его знает, с какой он сегодня ноги встал. Велит в яму с медведем кинуть – придется исполнять скрепя сердце...