Всё получилось очень мило, и всё-таки я, конечно, был обижен. Ничего не могу с собой поделать. Не в первый раз. Всё понимаю, и напрасно Г.А. потом приносит мне свои извинения. И всё равно обидно. Возрастное. Вроде резей в животе.
Ты приходишь в этот мир, и мир обнимает тебя. Он обнимает тебя и принимает тебя таким, какой ты есть. Если у тебя болит, Флора отберёт у тебя эту боль. Если ты счастлив, Флора с благодарностью примет от тебя твоё счастье. Что бы ни случилось с тобой, что бы ты ни натворил, Флора верит и знает, что ты прав. Флора никому не навязывает своё мнение, а ты свободен высказаться о чём угодно и когда угодно, и Флора выслушает тебя со вниманием. За пределами Флоры ты дичь среди охотников, здесь же ты ветвь дерева, лист куста, лепесток цветка, часть целого.
Чрезвычайно важным обстоятельством является то, что всё это время рядом с ним безотлучно находился ученик его и слуга по имени Прохор. В высшей степени замечательная фигура этот Прохор. В утро кипящего масла у Латинских ворот ему было шестнадцать лет. Он был грек по происхождению и тайный христианин по убеждениям. Случайно оказавшись у места казни, он со всевозрастающим восторгом и обожанием наблюдал и слушал, как торчащая из булькающего масла голова с закаченными глазами хрипло провозглашает слова Учения вперемежку со странными откровениями и описаниями чудесных видений. К тому моменту, когда палачи отчаялись выполнить свой долг и потратили всё отпущенное им масло, а вокруг котла собралось уже пол-Рима, Прохор понял, что со человек из царства не от мира сего. Судьба его определилась в это утро, и он последовал за Иоанном на Патмос, исполненный предчувствия подвига. При нём был большой запас пергамента и чернил, а также мешок сушёных смокв на первое время. Всё это, разумеется, он украл у своего прежнего хозяина, в лавке которого отправлял обязанности ученика писца.
Я: ознакомливаюсь, и волосы мои встают дыбом.
Около полудня Г.А. взял меня с собой в гормилицию.
Г.А. выключил телевизор. На нас он не глядел, и мне подумалось, что ему стыдно сейчас глядеть на нас, своих учеников. За всё человечество перед нами стыдно. Мне, во всяком случае, было стыдно, и я старался ни на кого не глядеть — только на Г.А., да и то исподлобья.