По проспекту проносится словно маленький ураган. Он горячий и от него пахнет железом.
— Голованы… — проговорил он с горечью. — возможно, возможно. Но, видите ли, я и сам знаю, что он талантлив. Только моей-то заслуги никакой в этом нет…
— Надеюсь, ты в форме, — проговорил он. — брать будем вдвоем, а я уже слишком стар для таких упражнений.
— Школьная подруга? — спросил я, чтобы скрыть неловкость.
Из лингана с полусекундным замедлением несутся гортанные, не лишенные приятности звуки.
Вандерхузе устраивает нам разнос. Мы получаем выговор. Оба. За наглость и мальчишество. Вообще говоря, Щекн чрезвычайно чувствителен к репримандам, но сейчас он почему-то не протестует. Он только ворчит: «скажи ему, что никакого риска не было. — и добавляет: — почти…» Я диктую донесение об инциденте. Я не понял, что произошло на перекрестке, и естественно, что еще меньше понимает вандерхузе. Я уклоняюсь от его расспросов. Напираю главным образом на то, что сейчас стая движется в направлении корабля.