— Архивами я тоже займусь. Я собираюсь заняться даже этим голованом. Щекном. Но у меня намечен определенный порядок… Я вовсе не считаю, что детский врач — это совсем уж пустая трата времени…
На протяжении всего совещания рудольф Сикорски молчал. Он не чувствовал себя достаточно компетентным, чтобы высказываться за то или иное решение проблемы. Однако долгий опыт работы в области экспериментальной истории, а также вся совокупность известных ему фактов о деятельности странников однозначно приводили его к выводу: какое бы решение не принял в конце концов мировой совет, решение это, как и все обстоятельства дела, надлежит на неопределенное время сохранить в кругу лиц с самым высоким уровнем социальной ответственности. В этом смысле он и высказался под занавес. «решение оставить все, как есть, и пассивно наблюдать решением на самом деле не является. Истинных решений всего два: уничтожить или инициировать. Неважно, когда будет принято одно из этих решений — завтра или через сто лет, но любое из них будет неудовлетворительным. Уничтожить саркофаг — это значить совершить необратимый поступок. Мы все здесь знаем цену необратимым поступкам. Инициировать — это значит пойти на поводу у странников, намерения которых нам, мягко выражаясь, непонятны. Я ничего не предрешаю и вообще не считаю себя вправе голосовать за какое бы то ни было решение. Единственное, о чем я прошу и на чем я настаиваю, — разрешите мне немедленно принять меры против утечки информации. Ну, хотя бы для того только, чтобы нас не захлестнуло океаном некомпетентности…»
Неизвестно, какой ответ получил Абалкин на этот свой рапорт, но в ноябре того же года он пишет совершенно отчаянное письмо комову с просьбой возобновить операцию «голован в космосе» и одновременно очень резкое письмо в комкон, в котором протестует против направления его, Абалкина, на курсы переподготовки. (заметим, что все это он почему-то делает в письменной форме, а не обычным порядком.) Как явствует из дальнейших событий, переписка эта никакого действия не возымела, и Абалкин отправляется работать на гиганду. Три года спустя, в ноябре 66-го, он снова пишет в комкон с пандоры и просит направить его на Саракш для продолжения работы с голованами. На этот раз его просьбу удовлетворяют, но только отчасти: его посылают на Саракш, но не на голубую змею, а в хонти унионистом-подпольщиком.
Он впервые глянул мне прямо в глаза. Он смотрел долго, почти не мигая, и я понял, что он не верит ни одному моему слову. Перед ним сидел взбесившийся от страха идиот и старательно врал, чтобы снова загнать его на край вселенной, но теперь уже навсегда, теперь уже без всякой надежды на возвращение.
— Разумеется, — сухо сказал он. — я вам советую пройти по этой вот тропинке. Отыщите коттедж номер двенадцать…
Двухчасовое воздушное путешествие, безусловно, не входило в его план на сегодняшний день. Можно было даже заподозрить, что он вообще противник воздушных путешествий.