Журналист Каммерер вытаращил глаза. Я — тоже, но я вдобавок еще и насторожился.
Мы выходим на площадь. Объект «пятно-96» вблизи похож на гигантскую старинную шкатулку голубого хрусталя во всем ее варварском великолепии, сверкающую бесчисленными драгоценными камнями и самоцветами. Ровный бело-голубой свет пронизывает ее изнутри, озаряя растрескавшийся, проросший черной щетиной сорняков асфальт и мертвые фасады домов, окамляющих площадь. Стены этого удивительного здания совершенно прозрачны, а внутри сверкает и переливается веселый хаос красного, золотого, зеленого, желтого, так что не сразу замечаешь широкий, как ворота, приветливо распахнутый вход, к которому ведут несколько низких плоских ступеней.
Остро, кисло, противоестественно воняло пороховой гарью.
Тут я остановился. Вот так-так! А ведь я же его, пожалуй, помню! Правильно, это было в 58-м. Явилась целая компания — комов, раулингсон, марта… И этот угрюмоватый парнишка-практикант. Экселенц (в те времена — странник) приказал мне бросить все дела и переправить их через голубую змею в крепость под видом экспедиции департамента науки… Мосластый такой парень с очень бледным лицом и длинными прямыми черными волосами, как у американского индейца. Правильно! Они все звали его (кроме комова, конечно) Левушкой-ревушкой или просто ревушкой, но не потому, разумеется, что он был плакса, а потому, что голос у него был зычный, взревывающий, как у тахорга… Тесен мир! Ладно, посмотрим, что с ним стало дальше.
— Лева, — сказал я. — уезжайте отсюда. Сейчас же.
— Хватит спать, — произнес он довольно благодушно. — в твои годы я не имел обыкновения спать.