— Места хватит всем, — говорил Пишта. — Пусть это вас не беспокоит…
Роберт уже отключил ток и, обжигая пальцы, скручивал разъемы.
— Роби! — прошептала Таня. — Что ты делаешь, Роби?!.
— Так-так, — сказал Горбовский. — А где Валькенштейн?
— Уф!.. — сказал Матвей, когда дверь закрылась. — Прелестная женщина, но работать я предпочитаю все-таки с Ламондуа… Но каков твой Марк!
Танина ладонь, теплая и немного шершавая, лежала у него на глазах, и больше ему ни до чего не было дела. Он чувствовал горько-соленый запах пыли, скрипели спросонок степные птицы, и сухая трава колола и щекотала затылок. Лежать было жестко и неудобно, шея чесалась нестерпимо, но он не двигался, слушая тихое, ровное дыхание Тани. Он улыбался и радовался темноте, потому что улыбка была, наверное, до неприличия глупой и довольной.