— Вылезай, — велел я Бобику. — Здесь тебе ничего не обломится.
— Готовьтесь выехать после завтрака. А я отлучусь ненадолго.
Она фыркнула еще громче, вкладывая в фырк неописуемое презрение такому остолопу, как я.
— Я не успел отпустить ему грехи. Но хоть похороним по-христиански.
Огромные волны ударились о берег, словно хотели захватить нас, мы ринулись прочь, неслись еще с четверть мили, наконец брат Кадфаэль остановил меня и слез на землю. Под его строгим взором мы все покинули седла, даже я встал на колени, все дружно возблагодарили небо, я видел бледные лица, каждый вздрагивал, глядя на яростные воды, глаза у каждого как блюдца, даже кони всхрапывают, переживая перенесенный ужас, прижимают уши и стараются отступить подальше от страшной реки. Я первым поднялся с колен.
— Наверное, потому, — ответил я, — что это собака, а не кошка, если вы еще не рассмотрели.