Мальчики говорили долго, но это их очень мало утешило. С наступлением сумерек они начали прохаживаться неподалеку от маленькой тюрьмы, стоявшей на пустыре, должно быть, питая смутную надежду на то, что какой-нибудь счастливый случай еще может все уладить. Но ничего такого не случилось; повидимому, ни ангелы, ни феи не интересовались злополучным узником.
– Не знаю. Дело темное. Послушай, Гек, а может, это номер дома?
Собака завыла снова. У мальчиков опять душа ушла в пятки.
– Слушай, Гекки, как ты думаешь, старый хрыч слышит, как мы разговариваем?
– А теперь, дети, я прошу вас сидеть как можно тише и прямее и минуту-другую слушать меня как можно внимательнее. Вот так. Именно так и должны себя вести хорошие дети. Я вижу, одна девочка смотрит в окно; кажется, она думает, что я где-нибудь там, – может быть, сижу на дереве и беседую с птичками. (Одобрительное хихиканье.) Мне хочется сказать вам, как приятно видеть, что столько чистеньких веселых детских лиц собралось здесь для того, чтобы научиться быть хорошими.
Сколько прошло времени, прежде чем Бекки заметила, что плачет в объятиях Тома, ни один из них не мог бы сказать. Оба знали только, что очень долго пробыли в сонном оцепенении, а потом снова очнулись в полном отчаянье. Том сказал, что сейчас, должно быть, уже воскресенье, а может быть, и понедельник. Он старался вовлечь Бекки в разговор, но она была слишком подавлена горем и ни на что больше не надеялась. Том сказал, что теперь их, надо полагать, давным-давно хватились и начали искать. Он будет кричать, и, может быть, кто-нибудь придет на крик. Однако в темноте отдаленное эхо звучало так страшно, что Том крикнул один раз и замолчал.