Паса посмотрела на него, как смотрит мать на любимого, но капризного сына.
— А какая работа? — спросил Уайт. — Рекламы о средствах для ращения волос? Об овсяной каше?
— А раньше вы видали когда-нибудь президента Мирафлореса? — спросил Гудвин.
— Попробую, — говорю я, скрывая от них, что я и сам тороплюсь поскорее спустить их на соленую воду, покуда они еще не передумали.
— Что, не узнал Джимми Клэнси? — говорю я. — Ах ты, чудовище красножаброе!
Но тут Рамон Оливарра обнаружил, что он действительно гениальный политик. Мановением руки он удалил от себя стражу и сошел по ступеням к толпе. Там, внизу, нисколько не теряя достоинства, он стал обниматься с пролетариатом: с грязными, с босыми, с краснокожими, с караибами, с детьми, с нищими, со старыми, с молодыми, со святыми, с солдатами, с грешниками — всех обнял, не пропустил никого.