— Но кто же, кто это у него сидит? — спрашивал Бомзе, от которого несло смешанным запахом одеколона и котлет. — Может, кто-нибудь из инспекции?
И доблестные сыны лейтенанта, отчаянно труся, приблизились к Александру Ивановичу.
И все время, покуда мы сочиняли «Золотого теленка», над нами реял лик строгого гражданина.
— Со мною имел дело только геркулесовский бухгалтер Берлага. Он у них был на жалованье. А я ничего не знаю. От меня все скрывали. Я нужен людям для сиденья. Я сидел при царизме, и при социализме, и при гетмане, и при французской оккупации. Бриан — это голова.
— Значит, вы не сумасшедший, — спросил Берлага. — Чего же вы дурака валяли?
— А вы кто будете? Художники? — спросил продавец, подбородок которого был слегка запорошен киноварью.