Мы пошли было в ее комнату, но в эту минуту Нина Капитоновна вышла из столовой. Я поклонился. Она посмотрела с недоумением и церемонно кивнула.
«Катя, Катя», — подумал я и почувствовал, что у меня сердце сжимается от обиды за нее, за себя.
Отчего мне казалось, что к вечеру Ромашов должен исчезнуть, как виденье, принадлежащее той исчезнувшей ночи? Он не исчез. Я позвонила — и не Розалия Наумовна, а он подошел к аппарату.
— А помнишь, «Григорьев — яркая индивидуальность, а Диккенса не читал»?
— и, наконец, ни о чем, — когда вернулась мать. Она вошла похудевшая, черная, и тетя Даша подбежала к ней…
— Как тебя зовут? — спросил по—ненецки доктор.