Я ничего не отвечал. У меня горло перехватило от злости.
…Накануне пришел конвой, и я поехал в порт Б. посмотреть, как разгружают иностранные суда.
Ничего не переменилось в квартире Татариновых, только вещей стало заметно меньше.
У него стало несчастное лицо, и несколько раз он взволнованно прошелся по комнате.
— Доктор, — сказал я ему и заплакал от радости, от слабости. — Доктор. Вьюга!
Не то, что мне было жаль его! Но у меня было такое чувство, как будто я все—таки виновата, что он так мучается и не может даже заставить себя сказать ни слова. Мне было бы легче, если бы он стал ругать меня. Но он молчал и молчал.