Она хотела сесть, но я не дала. Сиделка вошла, и я послала ее за кислородной подушкой…
— Здравствуйте, Николай Антоныч! — сказал я.
Мы вошли в бухту, и такой же, как это утро, белый, розовый, снежный городок открылся передо мной.
— Все это гораздо сложнее, чем ты думаешь, — заметила она грустно и совершенно как взрослая. — Маме очень тяжело живется, а уж то; что у нее за плечами, нечего и говорить! А Николай Антоныч…
Очевидно, он не расслышал последнего слова.
Не буду рассказывать о том, как я потерял полтора часа в наградном отделе, и т.д. Но об этой, последней в Москве, памятной встрече я должен рассказать.