Ночная лампочка зажглась в коридоре. У Вальки Жукова веки вздрагивали во сне, как у собаки, — уж не снились ли ему его собаки? Ромашка храпел. Только я не спал, все думал.
— Чего же, могла и выйти, — добавил я. — Еще молодая.
— Хоть бы письма—то вперед разнес! — с досадой добавила тетя Даша.
— Лактометр! — повторил я с отчаянием, чувствуя, что губы не слушаются и лицо начинает дрожать. — Николай Антоныч послал меня за ним. Я положил его в снег. Где он?
Да, хорошо. Я замерз, как собака, и, махнув Кате рукой, сделал два больших круга — согреться.
Не знаю, куда пришелся удар, должно быть, по кабине, потому что немец даже не раскрыл парашюта. Я убил его. Что это было за счастье!