— Ты клятву давал, Санька, — сказан он, — бороться и искать, найти и не сдаваться. Значит, ты теперь клятвопреступник? Сам сказал — клятвопреступник не получит пощады.
— Постой—ка! Это об экспедиции Ивана Львовича?
Скачков, о том, как все измучились, ухаживая за больным механиком Тиссом. Но дословно я запомнил только те несколько строк, которые приведены выше. Тетя Даша все читала, вздыхая, — и словно туманная картина представлялась мне: белые палатки на белом снегу; собаки, тяжело дыша, тащат сани; огромный человек, великан в меховых сапогах, в меховой высоченной шапке, идет навстречу саням, как поп в меховой рясе… Однажды, придя к тете Даше, я застал ее в слезах. Она плакала перед комодом, на котором стоял портрет ее мужа, героя русско—японской войны. Увидев меня, она содрала с головы платок.
— Я не понимаю, Иван Павлыч. О ком вы говорите?
Но это был уже бред. Я прогнал его. Новая Земля была недалеко.
— А вот теперь посмотрите, Аксинья Федоровна, чем занимается ваш любезный сынок!