Ничего я не ответил, пошел в избу досыпать. Пущай что хочет думает.
– Если вы и впрямь налево ехать вздумали, возьмите меня с собой – все равно мне, беспутному, свет не мил, а там, глядишь, и пригожусь!
– Окстись, царевна, кто ж мог такое подумать?!
Вешним утром, ранним солнышком выехал я из терема батюшкиного; матушка сонная проводить вышла, котомку в дорогу дальнюю собрала, платочком на прощание помахала. Налево махнула – озеро в чистом поле стало, направо – лебеди по нем поплыли, еще раз налево – вороны полетели, каркают отвратно, направо – из сырой земли какой-то богатырь расти начал, шелом с купол теремной. Спешился я поскорее, отнял у матушки платочек чародейский, пока, чего доброго, рек огненных либо лесов дремучих не намахала, давай поле в порядок приводить.
– Гой еси, гости дорогие, мы три Семена, шурины вахрамеевские, будем вас сегодня потчевать!
– Нашел ты, Сема, кого слушать – челядь вахрамеевскую! Она же за тобой по слову цареву наперегонки в погоню пустится, а нагнавши, без жалости на копья подымет. Царство навье само заместо темницы будет, из него никому хода нет. Семь раз я убежать пыталась, трижды в одиночку да четырежды молодцы подсобляли, завидные до ковров летучих, что я на воле выткать сулилась. Их-то Вахрамей в шутку «женихами» и прозывал, а за ним и челядь подхватывала. Всякий раз нас ловили, беглецов жизни лишали, а меня плетью вразумляли мало не до смерти. Кабы ты мне сразу открылся, что Любуша не девка вовсе, я бы тебе сама цветочек вынесла и бежать надоумила – добром Вахрамей вас все равно не отпустит.