– Чтоб не пришлось тебе в нем дырки под рога долбить! Пока вы там с ханом чаи гоняли, меня чуть седьмой женой в запасной гарем не определили! А знаешь ли ты, супруг дражайший, что ханыч у хана за спиной заговор против тебя готовил, половину войска ордынского к себе переманил?! Устоишь ли ты, шаман великий, без своей дружины супротив половины ханской орды?
Царь (распаляясь на глазах): – Не смей оскорблять мою любимую дочь, ты, зять худосочный! Стража!!!
Вернулась я в свою опочивальню, на кровать повалилась да так поверх перины и уснула – уморилась за день.
– За стеной каменной? В темнице, что ль? – Не унял платочек моего гнева, примерилась я к вазе расписной из глины заморской, «фарфоры» по-ихнему.
– Побрякушку эту еще бабка моя носила, матери передала, а от нее мне досталась. Какое еще спасибо тебе надобно?
Непонятно мне сие: от батюшки моего волхв велит кушанья подальше ставить и медами хмельными вне очереди не обносить, потому как у царя мера в еде-питье такова: есть, сколь влезет, и пить, покуда закусь не всплывет, опосля чего всенепременно требует гусли, бренчит на них без ладу, горько плачет и заставляет бояр да послов ему подпевать. Наутро самолично обходит темницу и отмыкает тех бояр, что давеча пели не складно, перед послами очень извиняется, особенно ежели которых за неуважение к пьяному царю на дыбе вздернуть успели.