Жабы кричали жалобно, и сумерки одевали профессора, вот она… ночь. Москва… где-то какие-то белые шары за окнами загорались… Панкрат, растерявшись, тосковал, держа от страха руки по швам…
– Эй, кто там есть! Эй! – кричал Щукин, но ему отвечало только эхо под сводами кухни.
– Панкрат, – сказал профессор, глядя на него поверх очков, – извини, что я тебя разбудил. Вот что, друг, в мой кабинет завтра утром не ходить. Я там работу оставил, которую сдвигать нельзя. Понял?
– Если они не прекратят эти безобразия, Марья Степановна, я уеду за границу.
И Бронский, восхищенно улыбаясь, сел на винтящийся табурет.
– Как, разве вы не читали, профессор? – удивился Бронский и вытащил из портфеля измятый лист газеты «Известия».