Потом отломил кусок хлеба от багета и уколол ножом подушечку указательного пальца. В серебряном лунном свете на пальце вспухла капля темной крови, и я приложил к ней хлеб, дав крови впитаться в мякиш. Кусок хлеба я положил на маленькое блюдечко окровавленной стороной вниз.
– О'кей, Моника, – сказал я. – Чем могу вам помочь?
По лестнице я слетел вихрем. В конце концов, к лестницам я привык больше, чем к лифтам. Вестибюль я пересек бегом. Мне удалось избежать столкновения со входящим, нагруженном чемоданами портье, и я устремился вдоль по тротуару. Мои длинные ноги привыкли бегать. Ветер дул мне навстречу, и моя черная куртка развевалась за спиной наподобие крыльев.
– Бьянка здесь ни при чем. У нее нет ни малейшего представления, кто это мог сделать. Она сильно напугана, – я благоразумно умолчал, насколько она напугана: настолько, что едва не разорвала меня на куски.
И кроме того, я никогда не мог подавить в себе импульс прийти на помощь попавшей в беду даме. Даже если сама она не была полностью, на все сто процентов уверена в том, что хочет видеть своим спасителем именно меня.
Я даже зажмурился. Впрочем, против удачи не возражают. А может, это была не удача, а просто Виктор настолько уверился в своих силах, что даже не брал в голову запирать дверь. Я сделал глубокий вдох, собрал всю свою волю в кулак и вошел.