Сделал дело – и отскочил шагов на пять, чтоб не угодить в мертвую хватку растопыренных лапищ.
Попробовала разобрать камни – какой там! Придавленные сверху, они встали насмерть.
Он ответил смешно: «Я привык. Такая у меня оккупация, с мизераблями разговаривать».
А по вечерам, поздно, к Митрофанию являлся Матвей Бенционович и подробно докладывал обо всех произведенных действиях, после чего оба раскрывали атлас и пытались вычислить, где сейчас находится Пелагия, – почему-то это доставляло обоим неизъяснимое удовольствие. «Должно быть, Керчь проплывает, – говорил, к примеру, епископ. – Там оба берега видно, и крымский, и кавказский. А за проливом волна уже другая, настоящая морская». Или: «Мраморным морем плывет. Солнце там жаркое – поди, вся конопушками пошла». И епископ с прокурором мечтательно улыбались, причем один смотрел в угол комнаты, а другой в потолок.
Дистанцию до объекта слежки пришлось сократить, иначе можно было и отстать.
Дорожка здесь была поуже, с обеих сторон сжатая высокими кустами, в тени которых следы перестали быть видны, но зато отсюда никуда и не свернешь.