Монахиня вначале была в недоумении, тревожилась, не обидела ли его каким-нибудь неведомым образом, но после смирилась – списала угрюмость следователя на ипохондрический склад натуры.
– Ее уберечь – это первое, – сказал Митрофаний хриплым голосом. – Только о том и думаю. Ушлю подальше, в какую-нибудь тихую обитель. И чтоб никто ничего. А тебя даже не спрошу! – прикрикнул он на духовную дочь, ожидая от нее сопротивления.
Неуверенно раскрыла том, поморщилась на трудный для беглого просмотра готический шрифт.
Ученики оставили Эммануилу светильник, воду, хлеб, а сами удалились. Однако через некоторое время он, охваченный раскаянием (как же он будет отсиживаться в убежище, когда шелухинподвергают себя опасности?), захотел вернуться в сад, и тут оказалось, что ученики завалили выход камнями.
– Скажите, а это вы в Иудейских горах разбойника-бедуина убили?
– Мерси. Я его не про избу спрашиваю. Что он за человек был, Шелухин? Почему из деревни ушел?