То ли это было предсмертное проклятие поури, то ли что-то еще, он уже так и не узнал. Он попытался в отчаяннии броситься на собственный меч, стоял, стоял над смотрящим вверх острием, но так и не решился. Глухо взвыл и побрел прочь, так и оставив меч торчать в расщепе.
«Hо уж и я тебе удовольствия не доставлю», — мстительно подумал старик, покрепче стискивая посох. — «Будешь ты у меня ждать, пока я сам не помру. Знаю, знаю, кровь у тебя игрет, небось не терпится какую-нибудь деву посмазливее приворожить, чтобы сама к тебе прибежала, юбки на ходу задирая — ничего, бычок, перетерпишь. Хватит на твой век и дев, и девок, и вдовушек почтенных. Терпи, дорогой, как я терпел. И пусть я твоего конца не увижу, но придет ведь и день, когда уже тебе с посохом волшебника расставаться придется. Сколь ты ни крутись, сколько ни составляй составов магических на мандрагоре да бессмертнике — а Последнего Дня тебе тоже не минуть. Вот интересного, встретимся мы с тобой там, за гробом, как адепты Спасителя уверяют, или враки все это?..Хорошо бы встретиться. Вот я бы уж тогда посмеялся…»
Учитель смотрел на него, прямо и строго. Ученику показалось с печалью.
Весь покрытый кровью, он приподнялся. Звериное сознание стремительно уплывало, память стремительно возвращалась, память, но не прежний облик.
Поури, насколько помнил старик, незыблемо верили в переселение душ и воскрешение.
— Эй, опусти руки, маг, — хриплым баском сказали наконец из зарослей. — Сказывай, зачем пожаловал?