Пока мы возились с техникой, я в очередной раз поддалась искушению привить сестричке И зачатки моральных устоев.
Я физически чувствовала, каким усилием даются ему слова.
Серебряная Моника прижимала к столу большую папку-скоросшиватель. Внутри была стопка бумаг самого разного вида.
Молодой человек втянул носом воздух, и на его лице появилась неодобрительная гримаса.
– Потому, что знать эту тайну может только ум. А уму ее скрывать все равно не от кого. Он один.
Не знаю, может ли музыка быть «о чем-то» или нет – это очень древний спор. Первый разговор на эту тему, который я помню, произошел при Цинь Шихуане. А через много веков, когда я приехала в Ясную Поляну под видом нигилистической курсистки, Лев Николаевич Толстой весь ужин издевался над этой идеей, особенно налегая на Бетховена – мол, почему лунная соната? В общем, не стану утверждать, что звуки флейты содержали именно такой смысл. Или что смысл вообще в них присутствовал. Но я поняла, что мне прямо сейчас надо поговорить с играющим.