— У-у! Студень! — скривился Стюарт, берясь за вилку. — Зачем вы меня назвали вроде этой еды…
— Простите меня, Витторио, но я смотрю на это иначе. Мы должны, мы обязаны обличить Гитлера, кричать о его зверствах на весь мир! А если он нас расстреляет, мы примем мученическую смерть — и это подействует еще сильнее всяких обличений.
Минуту он серьезно размышлял над ее вопросом.
— Отец Ральф, вы не смотрите! — с упреком сказала Мэгги.
— Ты гнусный кобель, ты на каждую сучку рад вскочить!
— Я предпочел бы, чтобы вы называли меня, как прежде, просто по имени. Нет, я не возмущен, Ральф, и не разочарован. На все воля божия, и, мне кажется, тем самым вы получили важнейший урок и постигли истину, которую нельзя постичь способом менее жестоким. Бог есть тайна, и пути его выше нашего жалкого понимания. Однако, думаю, то, что вы совершили, совершено не по легкомыслию и не просто отбросили вы священный обет, точно пустые слова. Слишком хорошо я вас знаю. Знаю, что вы горды, и всей душою преданы своему сану, и сознаете свою исключительность. Быть может, вы как раз и нуждались в таком уроке, дабы умерилась ваша гордость и вы поняли, что прежде всего вы — человек, а потому и не столь велика ваша исключительность, как вам казалось прежде. Не так ли?