— Я пришла повидать твоего отца, Гэртон, — добавила я, угадав по его движению, что если Нелли и жила еще в его памяти, то он ее не признал во мне.
— Три месяца тому назад. Но садитесь, дайте сюда вашу шляпу, и я вам все расскажу по порядку. Погодите, вы, верно, ничего еще не ели?
Однажды мистер Хиндли ушел из дому после обеда, и Хитклифу вздумалось устроить себе по такому случаю праздник. Ему тогда, пожалуй, уже исполнилось шестнадцать лет, и хотя он был недурен собой, да и разумом не обижен, он умудрялся производить впечатление чего-то отталкивающего и по внешности и по внутренней сути, хотя в его теперешнем облике от этого не осталось и следа. Во-первых, к тому времени уже изгладилось благое действие полученного раньше воспитания: постоянная тяжелая работа от зари до зари убила в нем былую любознательность, всякую тягу к книгам и учению. Сознание собственного превосходства, внушенное ему в детские годы пристрастием старого Эрншо, теперь угасло. Он долго силился идти вровень к Кэтрин в ее занятиях и сдался с мучительным, хоть и безмолвным сожалением; но сдался бесповоротно. Когда он убедился, что неизбежно должен сойти на низшую ступень, то уже нипочем не желал сделать хоть шаг, который позволил бы ему подняться. А духовный упадок отразился и на внешности: он усвоил походку вразвалку, неблагородный исподлобья взгляд; его прирожденная замкнутость перешла в чрезмерную, почти маниакальную нелюдимость; и ему, как видно, доставляло мрачное удовольствие внушать немногим своим знакомым неприязнь — уважения он не искал.
— Ты так думаешь? А ты не можешь ли сказать ему, что я это сделаю? — заявила она. — Убеди его! Скажи ему это будто от себя: скажи, что ты-де уверена, что я себя уморю!
— Она больна, — сказал Хиндли, пощупав ее пульс. — Верно, потому и не хотелось ей ложиться. К черту! Опять начнете донимать меня вашими проклятыми болезнями. Что тебя погнало под дождь?