Но разговор и вовсе не клеился: она ерзала и вздыхала и поглядывала на свои часы — до восьми, и наконец ушла к себе в комнату, одолеваемая сном, — если судить по ее скучному, тяжелому взгляду и по тому, как она усиленно терла глаза. На второй вечер она оказалась и вовсе нетерпеливой; а на третий вечер, проведенный опять в моем обществе, она сослалась на головную боль и покинула меня. Ее поведение показалось мне подозрительным; и, просидев довольно долго одна, я решила пойти спросить, не полегчало ли ей, и предложить, чтобы она, чем сидеть наверху в потемках, сошла бы лучше вниз и полежала на диване. Барышни не оказалось ни наверху, ни внизу. Слуги уверяли, что не видели ее. Я послушала у дверей мистера Эдгара: там было тихо. Тогда я вернулась в ее комнату, загасила свечку и села у окна.