Сразу распахнулась кремовая штора — с веранды в маленькую столовую. Часы… тонк-танк…
— Большевика-провокатора поймали. Убить его, падаль, на месте.
— Кого желаете защищать, я спрашиваю? — грозно повторил полковник.
Елена же в это время плакала в комнате за кухней, где за ситцевой занавеской, в колонке, у цинковой ванны, металось пламя сухой наколотой березы. Хриплые кухонные часишки настучали одиннадцать. И представился убитый Тальберг. Конечно, на поезд с деньгами напали, конвой перебили, и на снегу кровь и мозг. Елена сидела в полумгле, смятый венец волос пронизало пламя, по щекам текли слезы. Убит. Убит…
Перед Турбиным тотчас оказались двое студентов. Один из них, низенький и взволнованный, был с красным крестом на рукаве студенческой шинели. Другой — в сером, и папаха налезала ему на глаза, так что он все время поправлял ее пальцами.
— Ничего подобного. Он был уполномоченным союза городов.